Пепел к пеплу

[inspector-slash]

Фандом: ориджинал
Жанр: драма, романс, мистика
Рейтинг: R
Предупреждение: групповое изнасилование
Дисклеймер: лирика авторства герра Линдеманна. все остальное, кроме представления о вампирах, мое

Я вернусь
Через десять дней
Как твоя тень
И буду тебя преследовать.

Тайком я воскресну
И ты будешь умолять о милости
Тогда я встану на колени перед твоим лицом
И суну палец в пепел.
(Asche zu Asche - Rammstein)


Когда смерть проникла в замок, Рих уже почти не спал ночами. Конечно, он не боялся. За себя, по крайней мере, но тратить время на сон, когда город в опасности - это было недостойно сына правителя. Караулы и постоянный дозор не могли остановить их, также, как нельзя остановить или поймать туман в Мертвой низине, и под утро стражи бежали на новый крик, мертвецов находили все ближе и ближе ко дворцу, и вот теперь дошла очередь до няни младшего сына губернатора.
Рих растолкал стражников и подошел к ней, присев на корточки. Смуглая дородная женщина за одну ночь превратилась в старинные мощи; на лице темнели ввалившиеся глаза; обтянутые, словно пергаментом, скулы, где прежде играл крестьянский румянец, отливали мертвенной зеленцой, словно труп уже давно окостенел. Сушеные мешки вместо полных сочных грудей выскочили из опавшего корсета. Но больше всего Риха поразила именно бумажная кожа и просвечивающие под ней бледные восковые костяшки. Казалось - тронешь, и она зашелестит прошлогодней листвой, обломается и рассыплется в прах, как остатки насекомых в паутине, которую сколько не выметай - все равно вырастет на темных каменных стенах, точно в склепе.
Рих одернул палец и не дотронулся до белеющей под прозрачной шелухой глазницы.
- Сжечь, - приказал он, вставая.
Смотреть он не стал, пошел отдохнуть перед рассветом. Хотя было жутко интересно глянуть, как вспыхнет и затрещит сухое тело в жадном пламени. Сгорит и исчезнет без следа, как крылышки капустниц, которые он в детстве подпаливал искрами, играя с огнивом. Потом Олли запретил ему мучить насекомых, и Рих перестал. Он всегда чувствовал себя благороднее и добрее, когда рядом был лучший друг, но смерть поглотила его еще в самом начале, и тогда Рих стал таким, каким должен быть. Непросто слушаться друга, которого нет.
Он лег в кровать, не раздеваясь. За окном серели ноябрьские сумерки, рассвет никогда не наступал внезапно в их краях, казалось, всю ночь звезды серебрят влажный воздух, но только вот в их лучах никто не отбрасывал теней, даже смертные.
Во сне Риху снова явился Олли, все такой же юный и нескладный, как когда-то, хотя они могли быть ровесниками, будь он жив. Тогда его стали бы звать Оливером, и Рих все никак не мог бы привыкнуть к какому-то неожиданному, совсем взрослому имени, и каждый раз смеялся бы в кулак. Ему снилось, как они катались на гнедом жеребце Риха, снился звонкий смех и солнечное счастье, мягкие облака на васильковом небе, пахучие стога стена вдоль леса. Рих перехватывал уздечку одной рукой, оборачиваясь к другу, он смеялся, но смех застывал в горле, переходя в крик ужаса, когда он видел лицо Олли. Он никак не мог вспомнить его во сне, хотя днем нарисовал бы с закрытыми глазами, если б умел, но во сне вместо высоких скул и тонкого носа с едва заметной горбинкой он видел окровавленный оскал смерти, клыки впивались в белесую нижнюю губу, а глаза, волшебные голубые глаза Олли совсем теряли цвет и излучали могильное свечение.
Рих просыпался от хрипа, в который превращался его голос. Какое-то время он просто лежал, переводя сбитое дыхание. В такие моменты он презирал себя за холодный пот и сжатые до судорог кулаки, он не боялся своих снов, как не боялся ничего на свете, но продолжал кричать от ужаса, когда был не властен над своим сознанием, и ненавидел себя за эту странную неодолимую слабость.
Он спал совсем недолго. За окном слегка просветлело, комнату наполнял белый туман. Рих приподнялся на локтях, всматриваясь в неверные молочные тени. Сизый дым играл его воображением, сгущаясь причудливыми формами, и высокая белая фигура колыхалась в сквозняке, словно не решаясь раствориться в нем без остатка. Не веря своим глазам, Рих вскочил, хватая меч, и бросился к окну, разрубая плотный воздух. Тихий смех мороком застрял у него в голове, смех из бесконечно преследовавших его снов, но Рих замахнулся снова и снова, кровь стучала в ушах, а туман никак не рассеивался. Цветные осколки рассыпались по полу, когда Рих снес нижнюю часть высокого окна, медные перепонки витража выскочили из рамы, сквозняк усилился.
Часто дыша, Рих вытер ладонью влагу со лба и бросил меч на постель. Только тогда он заметил, что вся его одежда разбросана вокруг ложа, а он стоит на каменном полу босиком и голый, как младенец. В сумерках на постели отчетливо выделялось большое черное пятно. Он чертыхнулся, осматривая свое бедро - на внутренней стороне зудели и кровоточили глубокие ранки, чуть левее лобка точно такие же успели затянуться, но новые были куда серьезнее; нежная кожа вокруг покраснела, а на бедрах, там, где чудовище цеплялось за него пальцами, темнели круглые синяки и узкие царапины. От ноющей боли и яда, проникающего в кровь, низ живота наливался тяжестью и отвратительным жжением. Рих прикоснулся к себе, зная, что это неправильно и странно, но он уже не мог остановиться, и зажмурился, начав жесткими рывками двигать ладонью. Желание разрядки усиливалось с каждым выдохом, но Рих вдруг резко одернул руку и, схватив со стола кувшин, облил себя холодной водой.
Он не позволит мерзкой похотливой твари одержать над собой победу. Он будет бороться до конца, пока не очистит от скверны отравленную кровь... Пока не убьет это чудовище, что мучает его ночами, собственными руками.

- Ты сегодня очень бледен, сын, - заметил правитель на обеденной трапезе.
Рих жадно пил красное вино из широкой кружки, темные струйки стекали по подбородку. Он легко мог забыть про свою болезнь, но другие были более наблюдательными.
- Со мной все хорошо. Я мало спал, - отмахнулся он и вонзил зубы в сочное жаркое. Мясо должно придать ему сил. - Надо усилить охрану у западного крыла, я думаю, сегодня они пришли оттуда.
Он знал, что это мало что изменит - смерть все равно не остановить, но он хотел перевести тему на что-то другое.
- Я договорился с лекарем, Рихард. - Он бросил на отца взгляд исподлобья. Рих ненавидел, когда кто-то смел решать за него. - Тебе не стоит больше сжигать свои простыни.
- Мне не нужен лекарь...
- А мне не нужен больной наследник! - Перебил правитель, стукнув кулаком по столу. Серебряный кубок подпрыгнул рядом с его блюдом. - И это не вопрос для обсуждения.
Он встал, не желая продолжать разговор и видеть, с какой ненавистью смотрит на него собственный сын.
Правитель знал, что Рихард до сих пор считает его виноватым, но наказать строптивого юношу не мог, тот был слишком хорошим воином. А Рих смотрел на ссутуленную спину, и думал о том, как постарел отец. Скоро он умрет, и Рих займет его место. Он уже давно готов, но правитель не доверял ему. В глубине души отец возлагал надежды на младшего сына, менее импульсивного и своенравного, чем Рихард, но вдумчивого и серьезного. Такой правитель хорошо подойдет городу, когда смерть отступит, и не придется воевать с призрачной опасностью.
А самое главное, он никогда не посмотрит на отца взглядом, за который хочется ударить.
Рих, не спросив разрешения, вышел из зала. Раньше он не посмел бы вот так просто пойти в конюшню и оседлать своего смоляного жеребца с диким нравом, и, не смотря на запрет выходить за пределы крепости, поехать прочь от бесконечного страха в глазах и безнадежной тоски в сердце.
Люди не верили, что доживут до зимы. Но их крепость веками славилась непобедимой силой, и жители не сдавались, не желая покоряться паническому безумию.
Рих усмехнулся про себя - отец будет в бешенстве, когда ему доложат, что наследник выехал за ворота. Стражу не казнят, слишком мало людей осталось, но накажут обязательно, причем напрасно - приказы Риха всегда исполнялись неукоснительно.
Люди видели в нем воина и будущего правителя, они надеялись.

Рих летел над поникшей неубранной рожью, важный ветер хлестал его по щекам, остужая разгоряченную молодостью кровь.
На мгновение он прикрыл глаза. Как во сне, он представил, что вместо тугого серого полотна небо отливает лазурью, сквозь свист ветра в ушах заливается малиновка, и доносятся трели ласточки, а впереди звенит смех, и кругом счастье, и чудесный аромат лета.
Русые волосы Олли падают на плечи, пряди у лица выгорели на солнце, а у шеи они влажно темнеют солнечной медью.
- Почему они так пахнут? - Кричит Рих против ветра. - Что это?
Лошадь сбавляет ход, а потом совсем останавливается и тычет мордой в кустик щавеля у дороги, когда Олли оборачивается.
- Чабрец, ромашка, крапива. Иногда в отвар добавляю репей, бабушка научила. А иногда плаваю на озере и не мою голову, она сама.
- А я не люблю купаться. У нас целую церемонию устраивают, это так глупо. - Рих чуть склоняется и легкий аромат полевых трав касается его лица. - Как хорошо пахнет.

Сладкий запах тления ворвался в его воспоминание, и солнце погасло. Рих провел по лбу рукой в жесткой перчатке.
Когда врата крепости скрылись в тумане, перед ним открылась тропинка в дубравник. Жеребец потянул носом, выдохнул густой жаркий пар и ступил под развесистые ветви. Копыта утопали в мягкой листве, Рих дернул за уздечку, сворачивая к старому вязу на опушке.
Раньше дерево казалось огромным, подумал Рих. А сейчас голые скрюченные ветви устало склонялись к земле, мрачно подрагивая от редких порывов ветра. Даже природа задыхалась от смерти: птицы давно покинули проклятый лес, а ягоды на ветвях шиповника загнивали от влаги, не успевая дозревать.

Он помнил, как раньше дерево кидало на землю густые изумрудные тени, а ветер пел в его ветвях о солнце и вечном лете.
Именно песня привела сюда Риха когда-то. Мелодия флейты разносилась далеко по полям, словно излучаемая небом, простая и настоящая, как дыхание или биение сердца. Рих был очарован и, ведомый музыкой, пришел к лесу, зеленому и величественному, но в то же время таинственному и страшному, особенно для совсем юных заблудившихся принцев.
Он долго стоял на полянке, слушая голос флейты, а потом заметил тропку в густом кустарнике под тенью широкого старого вяза и, не долго думая, ступил под тяжелые ветви. Но мелодия тут же смолкла, раздался треск ветвей, и прямо перед ним появился растрепанный крестьянский мальчик. На лбу - тонкая цветная тесьма, чтобы соломенные космы не падали на глаза, свободная рубаха обнажает загорелую грудь, короткие льняные штаны едва прикрывают колени.
Рих впервые в жизни почувствовал себя глупо - он был здесь чужаком, бледный, с ног до головы затянутый в кожу, он едва вырвался прочь из замка, первый раз за лето сбежал из-под контроля отца на солнце.
- Ты кто? - Бросил ему мальчик, оперев руки о бока. - Это мой лес! Моя тропинка!
- Я слышал песню, - сказал Рих в свое оправдание. Сначала он почти возмутился, ведь отец говорил, что и крепость, и поля, и лес - это все его, но спорить передумал. Мальчик казался не столько хозяином, как частью всего вокруг, а значит - он тоже принадлежит ему, а к своему народу надо относиться великодушно и снисходительно.
- И песня моя! - Мальчик вдруг рассмеялся и показал Риху флейту.
- А у меня... У меня вот что есть!
Не желая уступать незнакомцу, Рих достал свой красивый меч. Но мальчик не обратил на него никакого внимания, зато во все глаза смотрел на жеребца.
- Это Дорка, - гордо поведал ему Рих. - Мой конь.
- Красивый.
- Быстрый.
- Правда?
- Да, быстрее ветра! Иначе я бы его не выбрал.
- Здорово, - кивнул он. - У меня таких нет...
Теперь он смотрел на Риха с интересом и как будто с уважением.
Рих в порыве щедрости взял Дорку за уздечку:
- Тогда он тебя покатает.
Светловолосый мальчик рассеянно улыбался и гладил жеребца по загривку. Солнечные блики играли золотом в его волосах, И Рих подумал, что если б не тесемка, пряди, как лучики, встали вокруг головы, и он был бы сам похож на солнце.
- А он согласится? - Спросил мальчик.
- Конечно, - удивился Рих. - Меня все слушаются.
- А кто же ты такой?
- Я - Рихард.
- Понятно, - мальчик снова бросил на него заинтересованный взгляд. - Тебе, наверно, ужасно скучно, когда все слушаются. Так что я не буду.
- Не будешь? - Рих даже рассмеялся, до того забавной ему показалась такая идея. - А ты кто такой?
- А я - Оливер... Олли.
- Олли, - повторил Рих. - Ну посмотрим, Олли!

Жеребец Риха чуть не встал на дыбы, резко возвращая его к реальности и мертвому дереву. За редкими скрюченными ветвями чернел низкий проем в глубь леса, и Рих увидел, что так напугало лошадь.
Туман стелился по поляне, медленно покрывая жухлую траву тусклым свечением, белесые тени шевелились у края леса, а в темноте аллеи прямо перед ними то проявлялись, то отступали человеческие лица. Еще немного - и туман расползется до деревьев, и тени сольются с ним, окружат поляну и затянут в себя все живое, оставляя после себя сухую шелестящую смерть. Они почуяли их, совсем близко, таких живых и горячих, и если бы не тусклое солнце где-то за плотными слоями ноябрьских туч... Но туман из Мертвой низины верно служит смерти, и тени уже трепещут в предвкушении, блестя в черноте оскалами, чувствуя, как в груди всадника ускоряет биение такое сладкое и сочное сердце.
Рих впился шпорами в бока жеребца, но животное уже и без того гнал страх, потусторонний и ледяной, он оставлял только одну мысль - быть подальше от призрачных лиц, мелькающих между стволами.
Прочь! Обратный путь вдруг растянулся на многие километры, словно в кошмарном сне, но Рих знал, что это только уловка. Они любят страх и отчаяние, говорил ему Олли когда-то, провожая к крепости ночью.
Рих часто забывал про время, но в тот раз виноват был не он. Дорка проглотил яблоко целиком и подавился, круглое и скользкое оно застряло в горле, не давая дышать. Тогда Рих впервые увидел бабушку Олли, странную старуху в конопляной рубахе с поясом, увешенным пучками трав и ткаными мешочками; она никогда не выходила из землянки в глубине леса, но тогда чудом оказалась рядом с рекой; быстрым движением она всунула руку чуть ли не по локоть в глотку жеребца и потом долго еще кормила его с ладони какими-то стебельками. Они бы не успели переплыть речку, чтобы спасти лошадь, и, когда все уже было кончено, остановились поодаль, тяжело дыша.
- Она - ведьма? - Шепотом спросил Рих, стоя с Олли на берегу. Он чувствовал, что слово не совсем подходящее, но от старухи веяло древностью и волшебством.
Олли пожал плечами. По загорелой коже искристыми ручейками стекала вода с волос, колени были испачканы подсыхающей глиной.
- Так ее ваши называют, из замка. Лесная колдунья. А сами водят к нам скот лечить...
- Не может быть, погоди! Так она - Лесная колдунья, та самая?! Отец как-то говорил, что хочет избавить нашу землю от нечисти, а вы совсем не боитесь...
- Да ладно тебе, Рих, - отмахнулся Олли, обдав его теплой влажной моросью. - Все знают, что моя бабушка - хорошая травница, мы помогаем людям. А то, что нас не трогают дикое зверье и туман с мертвой низины, так они никого не трогают, кто с добром...
- И меня не тронут?
- Нет.
- Потому что я с добром, что ли? - Рих поднял с земли брошенный на кучу одежды меч и усмехнулся, но Олли так пристально посмотрел на него, что улыбка медленно растаяла.
- Потому что ты со мной.
Рих решил не спорить. В шестнадцать лет он был уже хорошо натренированным воином, а если друг хочет защитить его от каких-то потусторонних опасностей, он сделает вид, что верит в сказки...
К тому же потом Рих много раз проезжал по лесу ночами в одиночестве, и на него никогда не нападали.
До этого дня.
Дорога к замку огибала лес, а туман наступал с полей, прижимая всадника и темного коня все ближе к мелькающим за голыми ветвями призракам.
Рих не оборачивался, глядя только вперед на темнеющую на безжизненном сером фоне стену крепости. Опасность делала его движения точными, а рефлексы мгновенными. Перехватив поводья одной рукой, он вытащил меч и разрубил белую тень, которая почти догнала их вместе с туманом. Через мгновение что-то холодное задело его по ноге, и даже сквозь плотную кожаную ткань кольнуло в голень. Лошадь испуганно заржала на такой высокой ноте, что стало ясно - конец уже близко. Рих чувствовал, как цепкий холод острой вытягивающей жилы болью пробирается вверх по ноге, ранки на бедре заныли, а он ничего не мог сделать. Вперед, только вперед, но глупая пугливая скотина дрожит под ним, а ледяная тяжесть наполняет вены, еще немного, и туман высосет его всего, и шутки ради они позволят лошади привезти к воротам бескровного всадника с потрескавшейся желтой кожей.
Но внезапно все кончилось. Холод почти добрался до онемевшего бедра, но вместо молочной белизны перед глазами выросли крепостные ворота, а влажная тяжесть отпустила, окутывая на прощанье непонятным шепотом...
Он уже наш, нашшшш, на нем метки смерти, он будет с нами, принц Рихард, нашшшш Рихард...

Он пропустил вечернюю трапезу, чтобы не встречаться с правителем. Это было делом обычным, Рих привык ужинать с солдатами перед ночным обходом крепости, меньше церемоний и лишних трат времени. Но на этот раз отец послал за ним, а не повиноваться прямым приказам было бы слишком даже для Рихарда.
- Садись, - велел правитель, когда он вошел в зал.
За окнами совсем потемнело, а тяжелая люстра освещала только центральную часть трапезной. Рих сжал пальцы на рукояти, подойдя к скамье.
- Я не голоден, отец. У меня мало времени.
- Сядь, Рихард, - мягче повторил правитель, словно вместо приказа звучала просьба.
- Стража ждет меня к обходу...
- Нет, - перебил правитель, жестом подзывая слугу наполнить вином кубок. - Тебя ждет лекарь, а он никуда не спешит. Сядь и выпей со мной вина.
Рих промолчал, разглядывая глубокие морщины на лице старика. Отец до сих пор не понял, что он больше не тот мальчишка, которого мог смутить его гнев. А впрочем, он и раньше шел против правил. Как в тот раз, когда без страха подтвердил, что дружит с внуком лесной целительницы. Отец сорвал с его головы пахучий полынный венок (когда положишь под подушку, вернешься ко мне во сне. А еще он блох отпугивает...) и кинул в пылающий камин, пообещав такую же участь всем колдунам округи. А Рих сказал, что сам волен выбирать себе друзей... И решил, что победил. Но только Олли он больше не увидел, потому что потом началась эта война теней, и смерть просочилась в замок вместе с туманами сквозь сыреющие бревна ворот. А лето кончилось.
- Ну что ж, тогда я сразу пойду к лекарю, - произнес, наконец, Рих и откланялся, так и не прикоснувшись к кубку.
В спальне было тихо и темно. Закрытые наглухо ставни чернели на фоне белой стены, но едва свет факела добрался до противоположного угла, как во мраке проявилась тонкая фигура. Рих обнажил меч, пытаясь разглядеть лицо под капюшоном. Огонь заставлял тени плясать по стенам, и одна из них отделилась от ее плоскости, когда человек сделал шаг и поднял руки.
- Рихард, - шепот раздался словно за его плечом, холодными мурашками сползая к лопаткам. - Я - доктор Аше, правитель сказал мне, что вы нездоровы...
- Ерунда, - он все еще не отпускал меч, но напряжение неожиданно стало отступать, наполняя вены трепетным предчувствием, легким, как дуновенье от крыльев бабочек, и непривычным, ни на что не похожим волнующим томлением парного масла под прямыми лучами солнца.
Хотелось забыть о сопротивлении и принять в себя жар, растаять под неведомым излучением, расслабиться. Все мысли кинулись к последнему бунтующему острову, тянущему и теплому внизу живота, и чем ближе подходил лекарь, тем сильнее Риха затапливало спокойствием, и он уже почти захлебывался в дурманящих водах, но сжал рукоять меча и отшатнулся. Потом глубоко вдохнул, пытаясь избавиться от наваждения.
Это же обычный лекарь. Бесполезный, но безобидный, и лучше бы ему убраться подальше, а не прятаться по темным углам замка, когда кругом таится смертельная опасность...
- Со мной все в порядке, нам не о чем говорить.
- Возможно, - снова прошелестел голос. Еще один незаметный шаг, и человек в черной мантии с капюшоном оказался совсем рядом. - Но я должен посмотреть на ваши раны... на следы смерти, что остались на вашей коже... Ведь именно это мучает вас, не так ли?..
Словно по команде тихого голоса ранки на бедрах заныли и начали болезненно пульсировать.
- Да как ты смеешь!
Доктор Аше казался худым и слабым. Он подался назад, облокотившись на деревянный откос, когда одним стремительным движением Рих легко прижал его к двери, жестко перев лезвие меча в шею. Но едва заметно вздрогнул, когда капюшон спал на плечи от резкого движения, открывая бледное лицо с болезненным румянцем на высоких скулах. Тонкая белоснежная прядь змеилась в складках черной ткани, и, выбившись вперед, лунным серпом пересекла широкий стальной клинок.
Это оно, Чудовище, - мелькнула дикая мысль, выхватив образ оскаленной смерти из еженощных снов-наваждений. Рих вспомнил, как хотел уничтожить свой кошмар, убить собственными руками, и опустил меч, крепко сжав белое горло свободной рукой. "Чудовище" приглушенно захрипело, цепляясь за его предплечье в жалкой попытке остановить неминуемое удушье. Подушечки белых пальцев скользнули по голой коже под рукавом, и только от этого невесомого прикосновения у Риха встали волосы на затылке. И снова захотелось бежать, как там, в чужом влажном лесу, прочь от бледных отпечатков лиц в древесном сумраке.
Ненавижу! - Безотказное средство от страха сработало, и пальцы в перчатке вонзились в шею, вырвав новый зажатый стон.
Рих склонился ниже, впитывая в себя сломанное сопротивление. На бледном виске прямо перед глазами под тонкой кожей быстро дергалась голубоватая жилка. Зрачки затопили собой всю бесцветную радужку лунным затмением с багровым водоворотом боли в глубине.
Смотреть на это было невыносимо, и Рих зажмурился, вспоминая ясную синеву глаз своего единственного друга.
Олли весь был соткан из лета, неба и пахучего луга. Так бывает, когда в человеке нет границы от окружающего мира, и он живет в природе, которая наполняет его собой изнутри: аромат трав в волосах, плеск лесного озера под ресницами, и шелковистый шепот ветра в груди, если прижаться к ней ухом.
Наверно, именно поэтому ему не нашлось места в зараженном чумой настоящем, ему нечего было бы отражать в этом мире, и тем более искривленный злобой образ Риха, сверкающий в распахнутых белесых глазах.
Блестящие зрачки то и дело закатывались, но когда Рих поймал в них четкий и ясный отпечаток своего безумия, его вдруг оглушило чужой болью. Так могут чувствовать только живые, и чудовище из них - не тот, бледный и хрупкий под своей мантией, а Рих, готовый забрать жизнь ради удовлетворения своей неуправляемой ненависти.
Он отшатнулся прочь, но тут же кинулся обратно, когда глотающий воздух лекарь начал сползать по стене, прижимая ладони к шее.
Рих подумал, что любое оправдание теперь выставит его дураком, и молча помог Аше добраться до постели.
- Когда придете в себя, уходите, - посоветовал он, глядя куда-то мимо острого плеча. - Здесь небезопасно.
Развернувшись, он пошел к двери, но остановился, когда сухой шепот снова обжег плечо.
- Я осмотрю вас позже, Рихард. Это приказ правителя.
Аше все еще сидел на кровати, когда Рих захлопнул тяжелую дверь.
Не долго думая, он пошел проведать младшего брата. Он решил, что потом проберется через кухни к солдатам и примкнет к патрулирующим отрядам, а там и утро близко. Что ему до приказов правителя! Отец ничего не сможет сделать, его время прошло, и он сам знает, что уже поздно воспитывать наследника...
В коридоре пахло кислым молоком. Рих остановился за дверью, прислушиваясь, потом осторожно вошел. В спальне брата никого не было, и он замер в недоумении перед разобранной постелью. Вместо убитой няни должны были приставить охранника, но он мог еще не прийти. А в замке так сыро и холодно, промозглый страх липнет к коже, прорываясь сквозь сжатые поры прямо внутрь, леденя кровь...
Страх витал в воздухе и был почти ощутимым, обоняемым, слышимым.
Рих медленно подошел к сундуку в углу, прислушиваясь к рваному дыханию, приглушенному тяжелой крышкой и зажатому двумя ладонями.
Он потянул железное кольцо, с тихим скрипом крышка откинулась, свет факела выхватил белое лицо напуганного до смерти ребенка.
- Петер, не бойся, - Рих протянул брату руку, наклоняясь над сундуком. - Это только я.
Петер задыхался в рыданиях, не желая его отпускать. Но он легко и быстро уснул, утомленный страхами, хотя стоило Риху едва шевельнуть рукой в попытке вытащить ее из крепких объятий, как в полусне тот прижимался к ней еще сильней.

Молочная кожа младшего брата пахла детством и невинностью. Ровное дыхание усыпляло сладостью цветочного меда, затягивало доверчивым облачком беззаботности, и Рих не заметил, когда его собственные на мгновение опущенные ресницы перестали трепетать.
Не заметил сумеречный туман, полный жажды и шепота, густеющий над черной дырой у кровати.
Но знакомый кошмар пробрался к нему в сон, снова распластав по простыням. Он чувствовал, как мягко проваливается сквозь перину, его уносило прочь от цепкой хватки детских рук, которые рассыпались в прах, отпуская его; слабеющие пальцы брата отслаивались от его кожи гниющими фалангами и частицами, а Петер захлебывался туманом, высасывающим из него жизнь. Взметнувшаяся грудная клетка провалилась, хрустя ребрами, когда Рих перекатился ближе, закрывая его собой, чтобы защитить, не позволить погибнуть по вине собственного кошмара.
Он вдруг сел на кровати, и, не открывая глаз, обернулся.
- Оставьте его! - Хрипло приказал он густым теням.
Что-то ледяное сквозняком коснулось его шеи и прошлось по ключице. Рих раздраженно дернул плечом и нащупал ладонь спящего Петера. Умереть во сне вот так, когда твое тело грабят, высасывая кровь до последней капли... ребенок не заслужил такой участи.
- Он ведь вам не нужен, не так ли? Оставьте его! - Жестко дернув воротник, он оголил шею. - Возьмите вместо него меня! Если вам нужна кровь, то у меня ее больше!
Бледное лицо акварелью расплылось над одеялом и уже четко обозначилось рядом с Рихом. Существо сидело у него в ногах, пристально глядя чуть ниже его подбородка.
- Ты всегда был щедрым, Рихард, - протяжно ухмыльнулось оно, пододвигаясь ближе.
Узнав голос, Рих замер. Но потом сжал под одеялом кинжал.
- Я так и думал, что никакой ты не лекарь.
- Такой честный и благородный... - продолжал тот шепотом, как ни в чем не бывало, нависая над его коленями. - Почему же ты предал своего друга, скажи мне, честный и справедливый принц Рихард?
На миг Риху почудился аромат полыни и чабреца, но Петер беспокойно шевельнулся во сне, и от существа пахнуло отсыревшими листьями и лесом. Оно протянуло к нему руку, осторожно пробираясь вверх по ноге, посылая вод кожу судорожные волны извращенного наслаждения.
- За что? - Снова спросило чудовище, скользнув ладонью к паху.
Рих перехватил тонкое запястье, но наваждение от контакта стало еще болезненней. Должно быть, именно так действует их яд, заставляя желать новой дозы мучений, вынуждая подставлять горло и теплое тело в надежде снова почувствовать, как плавится и погибает от смертного огня естество.
- Кто ты? - Выдохнул Рих, борясь с собой. Единственное, что удерживало его от окончательного безумия, было живое прикосновение крепко спящего брата. - Что тебе надо от меня?
Взгляд "лекаря" красноречиво опустился вниз, и белый занавес волос спрятал похабную ухмылку. Ранки на бедрах сразу заныли, отдавая острой пульсацией.
- В тебе столько жизни, столько силы... Знаешь, каких трудов мне стоит сдерживать свою жажду, когда я пью тебя?
Рих продолжал сжимать руку, удивляясь про себя ее слабости. Он подумал, что если он сожмет кулак сильнее, запястье переломится, как сухая ветка, когда белое лицо склонилось к его ладони.
- Тогда почему ты не возьмешь меня до конца, зачем тянуть?
Рих подставил Аше свое запястье. Под верхней губой показались острые кончики клыков, губы скользнули по тонкой коже. Незнакомец посмотрел на него исподлобья, гипнотизируя глубиной огромных зрачков. Рих замер.
Ему было даже не страшно, а любопытно - а каково это, терять свою жизнь по капле, чувствовать, как вены покрываются трещинками и слипаются от недостатка влаги, как натягивается кожа, а в это время на холодных щеках чудовища распускаются розы, наполняясь живительной росой.
- Потому что твой час еще не пришел, Рихард.
Аше облизнул языком выступившие клыки и приподнялся на коленях, заглядывая в закрытые глаза Риха. Выдох сладкого тлена ударил в висок, шевельнув смоляной прядью.
- Ты вернешься ко мне сам, через три ночи, пройдешь по Лесу к землянке старой ведьмы, если так дорожишь жизнью своего братца...
Рих вдруг понял, что не может пошевелиться. Рука с кинжалом онемела, словно непроглядная тьма чугунными обручами опоясала все его члены, а оголенную кожу шеи обожгло смертельной близостью. Он силился разжать пальцы, откинуть голову, сделать хоть что-нибудь, но мышцы не слушались, разгоняя кровь бешеным ритмом. Когда что-то холодное прикоснулось к губам, Рих вдруг проснулся. Он понял, что сидит в постели с закрытыми глазами, парализованный чужой волей, а тонкий палец уже разделяет губы и проводит по зубам, ощупывая плоские резцы и закругленные бока клыков.
- Совсем скоро ты вернешься ко мне, Рихард. Для меня одного этой боли слишком много...
Отвращение и отчетливое желание одновременно захлестнули его до шума в ушах, в котором потонул шепот чудовища.
Рих вдруг открыл глаза, но сереющие рассветные сумерки оказались пустыми. Он упал на спину, тяжело дыша, запутавшись в своих ощущениях - сон и явь переплелись в ее сознании настолько, что уже нельзя было разобрать, правда или ложь ему пригрезилась на этот раз.
Жаркое объятие младшего брата было единственным, в чем он был уверен.
- Обещай мне, что не пойдешь к нему, не станешь как они, Рих, - шепнул Петер.
Он обнимал Риха и упирался лбом в его влажное предплечье, дрожа всем телом.
- Я скорее сожгу себя заживо, - ответил Рих.

Лес чернел мертвенной пустотой. Но он тяжело и сонно выдохнул влажной моросью, когда Рих ступил под его ветви, тысячью черных рук опущенных над заросшей тропинкой. Силуэты деревьев расплывались в серебряном ноябрьском свечении, перевоплощаясь в застывшие изваяния изо льда и тумана.
Рих не обращал внимания на шелест за плечами и скользящие холодные прикосновения, то и дело обжигающие открытую кожу, упрямо пробираясь сквозь заросли.
Он ушел в ночь один, тайком, словно вор, прокрался через потайной ход за кухнями, и теперь его точно будут считать пропащим.
Высохшее до неузнаваемости тело настоящего лекаря нашли под кроватью в его комнате, а слова младшего брата о том, что он был с ним ночью, защищая от чудовищ, только насторожили правителя.
Впрочем, вряд ли это уже имело значение. Из тумана никто никогда не возвращался, а Рих чувствовал, как прохладная влага уже пробиралась ему под плащ, слышал леденящий душу шепот и мог различить едва заметные очертания и движение среди деревьев.
Непроизвольная дрожь в замерзших пальцах раздражала. Скользкий угорь поселился внизу живота и каменел там в медленных судорогах, но Рих шел дальше, и дорога с каждым шагом как будто открывалась заново. Когда-то укрытая зелеными тенями и звенящая птичьим пением, тропинка манила солнечными тайнами, но теперь лучи не проникали сквозь тучи, а вместо солнца взошла уродливая вечерняя звезда, неверный свет которой дробился на кривые пряди узловатыми ветвями.
Рих не чувствовал страха. Пока у него была отсрочка - путь до старой землянки, он лишь с тоской думал о том, что больше никогда не увидит рассвет. Смутная надежда на спасение мелькала в его мрачных мыслях, но с каждым шагом отмирала, оставляя сердце в непроглядной тьме.

Звонкий крик так внезапно раздался среди шелестящей тишины, что на мгновение мир словно перевернулся, оглушительной волной сбив его с ног.
Рих узнал бы этот голос из тысячи. Он рванулся прочь с тропы в самую гущу чертополоха, а крик все лился с безжалостного неба, и впервые Риху стало страшно.
Он бежал на звук из последних сил, наполняя тьму за собой острым ароматом испуга, и тени благодарно поглощали его, нагоняя свой аппетит.
Рих остановился на краю поляны, не в силах сделать больше ни шага, когда ставшее багровым свечение выхватило калейдоскоп картинок, от которых кровь стыла, и в сердце впивались ее острые кристаллики.

Около дюжины стражей замка столпились вокруг белого пятна на траве, крик давно перешел в хрип, приглушенный грубой мешковиной. Кто-то из стражников надел на добычу мешок, связав его на поясе ремнем так, что из-под краев выглядывали только разведенные сияющими ножницами ноги. Зрелище так забавляло воинов, что долгое время они просто хохотали, тыча в голый живот или ляжку палками, глядя как дергается в попытке освободиться связанный пленник.
Рих не мог вдохнуть, словно погруженный под воду. Он отчаянно карабкался вверх, к тварям, терзающим давно потерянного друга, но туман крепко держал его в своих объятиях, оставляя возможность только смотреть.
Один из воинов, Рих узнал в нем пропавшего еще летом начальника стражи, склонился над пленником, приподнимая его за пояс. Новый взрыв хохота раздался, когда брыкающиеся ноги беспомощно зависли в воздухе. Мешок задрался совсем высоко, обнажив гладкие мальчишеские ягодицы и выступающие ребра. Стражник ловко перекинул свою ношу на плечо, с одобрением похлопав пленника по заду и спустил с себя штаны свободной рукой, низким голосом что-то говоря своим соратникам. Даже в темноте было заметно как ухмыляются озверевшие дикой похотью лица. Они казались живыми, Рих даже чувствовал их отвратительный запах пота, чеснока, гнилого мяса, хотя узнавал в воинах все больше из тех, кого считалипропащими. Новый хриплый крик тоже был живым и настоящим, когда поставленный на колени пленник взметнулся прочь в бесполезной попытке вырваться, но его поймали, грубо насаживая на мерзкую опухшую плоть, разрывая кожу и мышцы, уничтожая каждым рывком вниз по частице светлой души, оставляя только боль, унижение, безумие и снова боль, боль, боль...
- Скажи спасибо сыну правителя, звереныш! - Рычал насильник под улюлюканье остальных. - Без его помощи мы не получили бы такое лакомство...
Смысл слов доходил до Риха с трудом, но он прислушивался к стонам и выдохам, поглощая их вместе с влажными ритмичными движениями.
- О, да, дергай ножками, раздвинь шире колени и представь, что это принц Рихард ласкает тебя, жалкое отродье...
Когда первый стражник насытился и уронил тело ватной куклой, остальные набросились на добычу дикой стаей, снова разрывая и пуская фонтаны огня между неестественно раскинутых ног.
Рих перестал сопротивляться и продолжал смотреть на безумную оргию, сам сгорая в лихорадке разъедающей боли, не вмещающейся в голове. Он был натянутой струной оголенного нерва, который жестко дергали, бесконечно вырывая ноту незамутненной агонии. Но когда через несколько часов, или сотни лет, земля вдруг ушла из-под ног, и голова коснулась высокой травы, Рих понял, что его, наконец, отпустили, и сразу вскочил на ноги, бросаясь к поляне.
Что мягко хрустнуло, и давно высохшие останки поднялись в воздух серебристым облачком от его вторжения. От стражников осталась только подгнивающее тряпье и заржавевшие доспехи. Рих поднимал их с холодной земли, раскапывая руками траву и прах, но ничего не находил. Ничего.
- Рихард, Рихард... Не пачкай руки, там давно ничего нет.
Темные фигуры окружали поляну, когда Рих поднял голову на тихий голос. Лже-лекарь Аше рассматривал его, прислонившись к сухому стволу.
- Вся плоть давно обратилась в прах...
- Я не верю! - Рих опустил голову, глядя на хрупкие останки и тряпье. - Этого не было, ты просто дурманишь мне голову своим туманом, Олли убили вы!
Аше оттолкнулся от ствола и опустился рядом с Рихом.
- Он ведь был и так не жилец, твой Олли.
- Что вы с ним сделали?
Он все врет, - думал Рих. - Он врет, потому что с Олли такого не могло быть. Это был не он, нет, не он.
Полная луна упала на бледное лицо, и Рих широко распахнул глаза - охватывая серые пряди, лоб чудовища пересекала выцветшая тесемка.
У его Олли были русые волосы, которые выгорали на солнце до желтизны...
- Мои волосы стали такими всего за одну ночь, - прочитал его мысли Аше, снимая плетеный ободок и бросая его прочь.
Тесемка рассыпалась в прах, не коснувшись земли.
- Что вы с ним сделали? - Повторил Рих громче, сжимая в кулаках грязную траву.
На миг белесые глаза вспыхнули, но Аше тут же опустил взгляд. Рих снова почувствовал в себе силу, как в своей спальне, когда считал его лекарем. Ему казалось, что у чудовища нет над ним власти, он чуть ли не кожей чувствовал, как сочится страх из его прозрачной кожи.
- Разве того, что ты видел, недостаточно для презрения? - Выговорил Аше с трудом. - Ты ведь должен чувствовать отвращение, Рихард...
- Я чувствую отвращение к тебе и подобным вам мерзким тварям. Вы всегда были мне противны, даже когда Олли называл вас "чудесными созданиями" и "детьми тумана". Вы - порождения тьмы, приносящие смерть...
- А что, если он стал такой же отвратительной тварью? - Вдруг перебил Аше, подняв на него горящий взгляд. - На что тогда был бы похож Олли, по-твоему?
Рих замер на полуслове. Он снова хотел крикнуть, что не верит. Хотел убить чудовище.
Но не мог, потому что горячей пеленой замутился взгляд, и острые черты осунувшегося лица начали расплываться перед глазами. Он снова оказался в одном из своих снов, только теперь все происходило наоборот - и оскаленное чудовище принимало облик русоволосого мальчика с голубыми глазами. Рих смахнул с глаз влагу, и туман рассеялся - перед ним стоял Аше, его мучитель и наваждение, пародия на смертного, прокаженный, отравляющий его своим ядом.
Похотливая тварь, которая будила в нем самые грязные инстинкты.
Смутное отражение его Олли, выцветшее и жалкое подобие жизни, но все же вот он, здесь, перед ним, настоящий, живой...
Рих не успел сделать и шага, как человек в мантии отшатнулся от него. Его лицо в один миг исказилось, выступили клыки, глаза сверкнули в темноте, и он растаял в сумерках.
Разве можно догнать свою тень? Рих петлял между деревьями, цепляя пальцами развевающиеся рваной паутиной полы, рубил острые ветки, выклевывающие глаза, а его тень слабела с каждым шагом, и он уже почти поймал его, когда между деревьями просветлело, и они выбежали на открытую поляну перед старым вязом. Аше хрипло вскрикнул и упал на колени, закрывая лицо руками. Первые лучи восходящего солнца скользнули по выгнутой судорогой спине, окруженной сизым облачком дыма.
Рих подскочил к нему, приподнимая. Голубоватая кожа обугливалась и трескалась черной чешуей, осыпалась пеплом с тонких пальцев, горела на седине волос. Он накрыл собой агонизирующее тело, проклиная такое долгожданное поздней осенью светило.
Легко подхватил на руки, чувствуя тошнотворный запах горелой плоти, и крепче прижал к себе. Он снова побежал - прочь, в спасительную мглу леса.
- Отпусти! - Хрипел тающий призрак у сердца. - Оставь меня на солнце...
- Ты не уйдешь от меня еще раз, Олли, - шептал Рих в ответ, добравшись, наконец, до полуразрушенной землянки.
Прямо перед входом на толстом суку висел истлевший труп старой целительницы, но Рих ничего не видел, словно потеряв разум. Он втащил Аше в жилище, осторожно опустил на холодный земляной пол и достал кинжал.
- Я не позволю тебе, слышишь? - Не чувствуя боли, он полоснул себя по запястью и наклонил руку над потрескавшимися губами.
Черная влага стекала слишком медленно. Рих порезал глубже, выдавливая кровь над сгоревшим наполовину лицом, но от ожогов по-прежнему исходил только холод и смрад. Аше сжимал почерневшие губы, не позволяя напоить себя волшебным соленым раствором.
Но Рих не остановился. Во что бы то ни стало, он наполнит его своей жизнью. Поселится в выемке у ключицы, проползет между сухими губами прямо на язык, утопит себя по кусочкам в тонких венах, так, чтобы спокойно уснуть в слезах и поцелуях.
Он рывками содрал с себя пояс, избавляясь от тяжелой одежды. Возился совсем недолго, но от нетерпения кожу начало покалывать, а прохладное тело под ним было удивительно мягким, вовсе не похожим на окоченевший труп.
Рих осторожно опустился на него, чувствуя, как в складках кожи собирается ледяной пот. Он все делал неправильно. Олли бы не позволил ему такого. Олли просто лежал бы рядом в помятом пахучем стоге и рассказывал про Млечный путь и легенду Ориона, едва прикасаясь к нему кончиками пальцев. Рих терпел бы невесомую щекотку, но, в конце концов, обязательно поймал бы невозможно неуверенную руку и прижал к себе. После этого Олли не сказал бы ни слова.

Он и сейчас молчал, доводя Риха до отчаяния.
Рих, зажмурившись, надавил лезвием себе в горло и наклонился совсем низко.
В тот же миг огонь и боль сковали все члены, сотни кинжалов пронзили вены. Жадно давясь, что-то терзало шею, чавкая и брызгая ядом. Смесь страха и долгожданного наслаждения туманили разум. Рих задыхался, когда клыки снова и снова вгрызались в него, высасывая густую пульсирующую кровь.
Но он жаждал большего, а алый жар сводил с ума.
- Подожди, Олли, еще немного... - Набрав пальцами стекающую влагу, Рих просунул липкую руку между их телами, густо растирая между ног.
Едва сдерживаясь, он давил в тугое и холодное, но потом тяжело упал, одним движением наполняя собой неподатливое тело.

Звезды падали с небес и острыми осколками сыпались ему прямо под веки.
Существо, которое жадно впитывало его, обвивая руками и ногами, словно щупальцами, уже не было светлым другом, которого он любил. Олли давно сгорел, оставив после себя только пепел, и ему не было места среди живых. Он утянет Риха за собой, в вечные ноябрьские сумерки, и Рих забудет все свои обещания, вбиваясь в него так глубоко, что больше никогда не выберется из тысячи крепких черных рук.
Сейчас я встану, - неслось у него в голове между ритмами движений, - вытащу его на свет и позволю выпить себя до дна. Оно насытится и станет пеплом, а наш прах перемешается...
Рих не успел очнуться, когда кипящее масло расползлось по позвоночнику, и раскаленные гвозди пробили шею насквозь. Без сил он плыл в черных водах, пока течение не принесло его к нагретым солнцем камням. Он лежал без движения, наслаждаясь покоем, пока, наконец, не шевельнул пальцем, медленно и с трудом двигая рукой, чтобы прикоснуться к себе.
Рих был холоднее земли, на которой лежал. Он чувствовал себя опустошенным. Ядовитое семя внутри него распустилось, вырываясь корнями наружу сквозь слои кожи и мяса.
Рих повернул голову, глядя на Олли. Щеки у него были розовые, гладкие, без следа горелых струпьев. На нежной коже мягко сияли оранжевые блики. Рих перевел взгляд на стены и заметил, что все деревянные поверхности уже занялись пламенем. Олли сжимал в кулаке старое огниво, он улыбался.
Когда огонь подобрался к их одежде, стало совсем светло.
Рих смотрел, как пламя стало лизать ему руку, опаляя волоски, как нежно кусал огонь кожу, пока не вцепился в него с когтями.
Олли прижался к нему теснее, спрятав лицо на плече, и Рих наслаждался ленивым теплом, захватывающим тело.
Он знал, что когда огонь уйдет, они встанут из пепла прямо навстречу солнцу.


Конец



иллюстрация была нарисована задолго до написания истории...
[навеяно творчеством Хайсе]